Мы забыли голос радио. А надо было держать оставшееся население в курсе событий, разъяснять приказы командования фронта и сообщения Совинформбюро. Этим делом занимались и партийно-комсомольский актив и депутаты Совета. Я обычно обходила убежища с секретарем райкома партии товарищем Халфиным. Сколько, бывало, щелей и блиндажей облазишь за один такой обход района! А как радовались люди, когда мы появлялись! То, что райком партии и райисполком продолжают работать, хотя бои уже шли в пределах нашего района, очень успокаивало жителей. Они говорили нам:

— Так вы ещё здесь? Значит, город не будет сдан?

Приятно было это слышать, и мы боялись думать, что обстановка на фронте может сложиться так, что нам прикажут перебраться в другой район города и тогда придётся оставить эти блиндажи, эти щели, заменявшие нам родные дома.

Как-то я проходила мимо дома, в котором осталась моя пустая квартира. Двери открыты, окна без стёкол. Я не удержалась и поднялась наверх. В квартире всё было перевернуто воздушной волной, только рояль стоял невредимый на своем месте. Вспомнила я вечера у этого рояля. Защемило сердце. Где теперь мой муж, как живёт дочь?.. Но это были редкие минуты, когда думалось о своём, личном.

Взвод наших девушек

К. С. Богданова

Вместе с сорока девушками я как командир медико-санитарного взвода штаба МПВО Ерманского района оказывала первую помощь жителям, пострадавшим от вражеской бомбёжки. Всех тех, кого удавалось спасти из подвалов и горящих зданий, мы эвакуировали за Волгу.

Теперь меня часто спрашивают: «А страшно было?» — Да, страшно.

На углу Волгодонской и Коммунистической улиц в дом угодила немецкая бомба, а в большом подвале этого дома укрывалось много людей. Дом завалился. Обрушившиеся стены привалили подвал. Мы подъехали на машинах к этому дому, пытались разобрать землю, но не смогли. Пришлось пойти на риск. Под нависшими балками проделали узкое отверстие и через него стали вытаскивать людей. Немецкий самолёт нас заметил и стал кружиться над этим местом. Он опускался совсем низко и строчил из пулемёта. Но надо было вытаскивать раненых, и боец Князев несколько часов простоял у этой щели. Он передавал раненых на носилки девушкам.

Санитарки Клара Камнева и Тамара Богаева, шестнадцатилетние комсомолки, под градом осколков и под огнём пулемётов делали перевязки. Другие девушки отвозили раненых к Волге.

Бойцы медико-санитарных взводов МПВО за работой.

В конце августа мне и моим девушкам было поручено организовать медицинское обслуживание населения всего района. В районе не оказалось ни одной целой больницы. Вся ti наша «медицина» состояла из двух квалифицированных медицинских сестёр и трёх студентов мединститута, которых мы шутя называли «зауряд-врачами».

По всем разбитым больницам, амбулаториям и аптекам мы собирали медикаменты и перевязочный материал. В доме на углу Смоленской и Курской улиц уцелел первый этаж 3-й поликлиники. Здесь мы решили устроить наш стационарный медицинский пункт. Девушки разыскали даже гардины, внесли несколько мягких кушеток.

С утра наши «зауряд-врачи» делали обход района, оказывали помощь на месте — в подвалах и укрытиях. С двух часов дня начинался приём в медпункте. Раненых и больных было так много, что моя «медицина» буквально падала с ног от усталости.

В эти дни не было массовых бомбёжек, но то и дело Сталинград навещали отдельные группы бомбардировщиков и по нескольку раз в сутки начинался артиллерийский обстрел.

Однажды мне с Тамарой Беловой, впоследствии погибшей и похороненной в братской могиле на площади Павших борцов, пришлось столкнуться в одной щели с женщиной, которая должна была вот-вот родить. Уже начались родовые схватки. Я растерялась. Моя же помощница чуть не плачет. Но что делать? Новый гражданин должен появиться на свет, и надо было ему помочь в этом. Роженица была ранена. Пришлось нам стать акушерками. Малыш оказался отличным. Кричал он по всем правилам, как здоровенький мальчик; и как странно было слышать эти крики новорождённого среди развалин!

Бывали анекдотические случаи. Как-то, чуть ли не во время бомбёжки, к нам на приём пришла старушка лет семидесяти с жалобой на ревматизм в ногах, и её долго пришлось убеждать, что мы не можем дать ей нужное лекарство и что вообще сейчас не время лечить ревматизмы.

Бои уже проходили на окраинах города. Всё чаще и чаще мины ложились около нас. Но по-прежнему наш повар Аня Дульденко в развалинах дома по Новосоветской улице с утра до вечера готовила завтраки, обеды и ужины для бойцов команд. Частенько ей приходилось начинать сызнова свою готовку. Где-нибудь рядом упадёт бомба, и щи перемешаются с землей. Но Аня наперекор всем снарядам и минам всегда вовремя кормила бойцов.

На заводской окраине Сталинграда.

Теперь мы уже почти не замечали самолётов, потому что беспрерывно над головой что-то жужжало и выло; в щелях укрывались неохотно, многие приговаривали: «всё равно не возьмёт».

А немец становился всё злее и злее. Вспоминается одна жуткая ночь. Кажется, это было на 8 сентября. Невдалеке от нашего командного пункта на улице Халтурина стояла колонна автомашин с бензином, который надо было переправить на левый берег Волги. Ночью немцы нащупали автоколонну. Началась бомбёжка. Мы находились метрах в трёхстах от автоколонны в узкой щели. Спали в полусидячем положении. Проснулись от ужасного взрыва. Небо было багрово-красное. Над головой летели искры. Примерно в десяти метрах от нас был расположен склад с бензином МПВО. Надо было немедленно засыпать его землёй. И под бомбёжкой девушки сделали это.

Однажды я и моя постоянная спутница Тамара Белова обходили улицы Урицкого и Исполкомовскую. Налетели немецкие самолёты и начали бомбить. Мы укрылись в водопроводной трубе. А потом вышли и стали осматривать, что наделал враг. Из одного заваленного подвала до нас донёсся тихий плач. Мы стали откапывать проход в подвал, раскидывать камни. После долгих усилий удалось кое-как проникнуть внутрь. Среди обломков лежало несколько трупов. Около одного из них копошился ребёнок. Он даже не плакал — у него не было голоса, — а как-то тяжело хрипел. Мы с трудом оторвали его от убитой матери и стали выбираться назад. Мальчик был настолько худ, что выступали ребра. У нас был кусок хлеба. Мы протянули ему, и он с жадностью набросился на еду. У меня сердце сжалось. Я подумала о своих детях.

Теперь мы уже слышали не только артиллерийскую стрельбу, но и автоматную. Рядом с нашим командным пунктом МПВО расположились курсанты. Бойцы говорили нашим девчатам: «Пора вам за Волгу, это наше дело здесь быть».

Галина Васильева ответила им:

— Нам тоже хочется, чтобы о нас хорошо вспомнили.

Как-то на берегу Волги у центральной переправы она вытаскивала раненых из-под разбитого вагона. Ей попался тяжело раненный. Он с трудом переносил боль и кричал Галине: «Бросьте меня, всё равно уж умирать». А Галина ему в ответ: «Бросить всякий дурак сумеет, а вот вытащить это труднее будет, лежи и терпи». Только вытащила она бойца на линию, как самолёт снова начал бомбить. Галина накрыла собой бойца, а когда немец отбомбился, снова потащила раненого.

Тогда думалось так: может быть, короткой будет наша жизнь, но надо прожить ее не зря.

Трудный день

М. А. Одиноков

Я работал секретарем Ворошиловского райкома партии. В 8 часов вечера 13 сентября на командный пункт вбежал связной и доложил, что немецкие войска прорвали фронт нашей обороны и подходят к Собачьей бойне; заняли первые кварталы у Дар-Горы, а в Дзержинском районе подошли к Красным казармам.