Рассказ маленького сталинградца

Володя Бесфамильный

У меня никого нет, только одна сестрёнка Рая. Наш дом сгорел. Мы сидели в щели, и Рая плакала — она ужасная плакса. Мама дала ей подшлёпника. Рая еще больше заплакала. Я сказал ей:

— Рая, ты не плачь, мы найдём с тобой другую пещерку и будем жить без мамы.

Мама рассердилась, сказала, что я гадкий мальчик, не жалею её. А я нарочно сказал Рае, что мы уйдём с ней в другую пещерку, чтобы она не плакала.

Папа пришёл с завода с ружьём, сказал, чтоб мы никуда не уходили из щели и слушались маму. На заводе бой был. Папа нас защищал от немцев. Все уходили на тот берег Волги, а мы ждали папу. Я плакал, что папа долго не идёт. Папа не пришёл. Его убили немцы. Мама тоже плакала. Говорила:

— Теперь мы одни остались.

Рая — маленькая, она ничего не понимала, просила есть. Мама ходила на Волгу. Там затонула баржа с пшеницей. Мама приносила нам пшеницу. Мы её ели. Она была мокрая. Один раз мама пошла и не вернулась. Была сильная бомбёжка. На нашем дворе красноармейцы рыли окопы. Они увидели, что мама упала, побежали в овраг и принесли её. Мама лежала мёртвая. По ней пшеница рассыпалась. Было очень страшно.

В горящем Сталинграде.

Красноармейцы похоронили маму на дворе и сказали, что отправят нас за Волгу. Мы сидели с Раей в щели и плакали. Красноармейцы принесли нам хлеба и сахара. Они сказали:

— Сидите тихонько, по улице ходит слон.

Я спрашиваю:

— Какой слон?

Они говорят:

— Настоящий слон из зоопарка. У него тоже дом сгорел.

Ночью не стреляли. Я захотел посмотреть на слона и сказал Рае:

— Давай пойдём потихоньку и посмотрим.

Она сказала:

— Давай!

Рая никогда не видела слона. Я взял ее за руку, и мы пошли. На улице никого не было. Рая спрашивает:

— Где же слон?

Я увидел пожар, и мы пошли туда искать слона. Рая не могла идти. Она еще маленькая. Она спотыкается. Я взял её на руки. Немного прошёл и упал вместе с ней в ямку, расшиб себе нос. Рая тоже расшиблась, стала плакать.

— Я хочу к маме.

Я сказал Рае:

— Ты посиди в ямке, а я схожу, только посмотрю слона и вернусь к тебе. — Там горел один дом. Я пошёл туда. Там слона не было. Я заглянул на другую улицу. Там горело много домов. Мне захотелось посмотреть. Я пошёл, но вспомнил, что Рая ждёт меня, и побежал назад. Я бежал быстро и упал, расшиб коленку. Было очень больно, но я не заплакал. Мне было жалко Раю. Она осталась одна. Я не мог ее найти. Я побежал не в ту сторону и заблудился. На углу стояла пушка. Возле неё были красноармейцы. Один красноармеец побежал за мной. Он взял меня на руки и сказал:

— Куда ты, мальчик, бежишь?

Я сказал, что потерял сестрёнку Раю. Он меня спросил:

— А где твоя мама?

Я вспомнил, что маму убила бомба, и заплакал. Я сказал красноармейцу:

— У меня только одна сестрёнка Рая.

Он меня спросил:

— Как тебя звать, герой?

Я сказал, что меня зовут Владимир Иванович.

Он меня отнёс в подвал к другим красноармейцам.

— Вот, — говорит, — Владимир Иванович потерял свою сестрёнку.

Они спрашивают:

— Как же ты потерял?

Я говорю:

— Пошёл искать слона и потерял.

Они сказали, что слон ушел к Волге, а Рая утром найдётся.

Я не спал, всё думал, что мне хорошо, я поел, а Рая сидит в ямке голодная. Сахар я не ел. Я оставил его Рае.

Утром красноармейцы стреляли из пушки. Я вылез тихонько из подвала и смотрел, как они стреляют. Они меня прогнали, а я все-таки опять вылез.

Ночью пришла одна тетя и сказала:

— Ну, Владимир Иванович, пойдём со мной.

Я пошёл с ней. Поднялась сильная стрельба. Мы долго лежали, потом поползли. Тётя велела мне забраться ей на спину. Мы приползли к Волге. Там было много детей. Я слышу — кто-то плачет. Думаю: наверное, это — Рая. Так и есть — Рая. Она мне говорит:

— А я видела большущего слона.

Другие дети говорят:

— Мы тоже видели.

Мне не жалко, что я не видел слона, зато я нашел Раю. Я никогда больше не оставлю её одну.

Последние слова уезжающих

К. А. Бирюков

Противник днём и ночью штурмовал переправу с воздуха. Женщины с детьми вереницами спускались с крутого берега к Волге, чтобы сесть здесь на катер, лодку или паром. Когда их захватывал очередной налёг фашистской авиации, они руками рыли для себя норы в прибрежной круче. В ожидании посадки они сидели в этих норах, посылая проклятия врагу. Некоторые семьи жили здесь подолгу. Это были семьи бойцов рабочих батальонов, сдерживавших натиск немецких войск на окраинах заводского района. Трудно им было покинуть город, который защищали их мужья.

Помню, как после одного налёта, задержавшего отправку очередной партии эвакуированных, проходя по берегу, на котором работали сандружинницы, убирая убитых и перевязывая раненых, я услышал стон, доносившийся из груды щебня и досок. Подняв доски, я увидел двух раненых женщин. Вокруг них были разбросаны продукты и кое-какие домашние вещи. Стонала молодая женщина, раненная сравнительно легко. Другая, пожилая, раненная тяжело, лежала молча. Я думал, что она потеряла сознание, но когда подошли вызванные мною сандружинницы, чтобы погрузить раненых на переправу, на глазах у этой женщины появились слезы, и она стала просить, обращаясь ко мне:

— Сынок, ты не трогай меня, не отправляй за Волгу, пусть я лучше в Сталинграде умру.

Не мог я оставить ее на берегу, хотя видел, что этой женщине уже немного осталось жить. Она замолчала и закрыла глаза. Уже на переправе она опять сквозь слёзы посмотрела на меня и прошептала:

— Зря вы меня увозите из Сталинграда.

Помню еще одного старика лет шестидесяти. За спиной у него были мешок и корзиночка, вероятно, с продуктами. Он нёс трехлетнюю девочку, а другую, постарше, вёл за руку. Когда он остановил меня, чтобы узнать порядок переправы, я спросил его:

— А где мать этих детишек?

Он посмотрел на меня так, как будто был очень удивлён вопросом, и ответил:

— Мать убита, отец ушёл в ополчение защищать город.

Мне хотелось узнать, куда он держит путь, но не такое было время, чтобы расспрашивать об этом. Я дал ему место на первом отходящем катере. Он снял со спины мешок, корзиночку, посадил на них девочек и опять, подойдя ко мне, взмахнул рукой в сторону горящего города:

— Похороните фашистов здесь, чтобы они не шагнули дальше.

Потом он вытер рукавом слезу, поцеловал меня и сказал:

— Только не сдавайте Сталинград.

Возвращаясь в город проверить, как идёт подготовка к отправке людей, я встретил по дороге женщину, идущую к Волге с тремя детьми в возрасте от семи до четырнадцати лет. Малыши и мать их сгибались под тяжестью узлов с домашним скарбом. Женщина спросила меня, как пройти к переправе. Я ответил ей, она поблагодарила и пошла дальше, но вдруг остановилась, окликнула меня и подозвала к себе.

— Вот вы военный, — сказала она, — и неужели вы думаете, что Сталинград будет сдан?

— Есть приказ Сталинград не сдавать, — сказал я.

— А скажите, — спросила она, — правда, что товарищ Сталин лично руководит обороной Сталинграда? Говорят, что его видели сегодня в городе.

Так как я помедлил с ответом, женщина сказала:

— Ну, да ладно, — молчите, я же знаю, что это — военная тайна.

НА РУБЕЖЕ У ТРАКТОРНОГО

По тревоге

К. А. Костюченко

Утром 23 августа немецкие бомбардировщики налетели на село Орловку, расположенное в пяти километрах в северо-западном направлении от Тракторного. Я тогда работал начальником отделения милиции Тракторозаводского района. Вместе с политруком отделения милиции Хупавым мы решили выехать на машине в Орловку, чтобы на месте оказать помощь населению. Когда мы прибыли туда, бомбёжка уже прекратилась. Село горело. На дороге валялись убитые запряженные лошади. Падая, они перевернули брошенные телеги. Отовсюду доносились стоны. Мы нашли председателя сельсовета — безрукого инвалида — и вместе с нашим шофером начали извлекать из-под обломков заваленных людей. В это время совсем близко от нас разорвалось несколько мин. Я подумал: недалеко от Орловки по Сухой Мечетке — танкодром; там часто проводят учебные стрельбы, — должно быть, произошла ошибка, поставили мишень в сторону села. Только так мог я тогда объяснить миномётный обстрел этого далекого еще от фронта населённого пункта. В это время к председателю сельсовета подбежал мальчик, крича: